Драгоценности Парижа [СИ] - Юрий Иванов-Милюхин

Наконец с едой было покончено, потекла неторопливая беседа о том, о сем. Несмотря на постигшее несчастье, голова у хозяина мыслила высокими мерками, его интересовали подробности битвы за Париж, нынешний уклад жизни французов.

— Бывал я в столице Европы, дома и дворцы там сплошь из розового туфа. Еще юнцом батюшка посылал учиться разным премудростям в ихней Сорбонне. Мода такая пошла со времен Петра Великого — и говорить, и делать по французски, — разоткровенничался он. — Хорошо, конечно, но сия метода для России не подходит. Если бы допустить, что французы нас одолели, через сотню лет они стали бы одинаковыми с нами — пространства бы разбаловали. К тому ж, кроме вырубленной в великих книгах памятки — бытие определяет сознание человека — есть еще одна истина: русский дух и обухом не перешибешь, войнами да игами закаленный, — собеседник хитро прищурил глаза, — А может, еще лучше нашего управились бы, пути человечьи на чужом добре неисповедимы.

— А мне понравилось их бережное отношение ко всему, я бы у нас доверил им какое–нито производство, — привалившись спиной к гладким бревнам стены, высказал свое мнение Дарган. — Но жить там я бы не стал — кругом одни камни.

— В том–то и дело, что взгляд наш ничем не ограничен, отсюда все наши беды.

— Ви говорить по французски? — спросила у хозяина молчавшая до сей поры девушка.

— Ви, мадемуазель, — встрепенулся тот, переходя на ее родной язык. — Я сразу догадался, что вы парижанка, у нас таких… стройных не сыщешь.

— Мерси боку за комплимент. И все–таки, если зрение раскрепостить, то можно увидеть бога. Не так ли?

— Истинная правда, как и то, что можно не узреть ничего вообще, потому что мир сам по себе противоречив.

— Философия штука прекрасная, когда за спиной не ощущается забот. Но, пардон, я хотела бы уяснить для себя еще один вопрос, — пряча улыбку, потеребила платочек в руках девушка. Она поняла, о чем намекнул собеседник. — Со своим мужем я еду жить к нему на родину, в станицу на Кавказе.

— Это очень далеко, — поцокал языком собеседник. — И места там, простите, совсем дикие.

— Я буду благодарна, если вы прямо ответите на вопрос: Россия — это страна разбойников?

— Почему вы так решили?

— За дорогу нас уже несколько раз пытались ограбить.

— Разве во Франции было не так?

— Там было… по другому.

— У вас шпаги, у нас — дреколье. Вы сказали, что торопитесь на родину мужа, — хозяин прямо посмотрел в глаза собеседнице. — На первых порах вам будет очень трудно.

— А потом?

— Или подпадете под влияние местных обычаев и примете их, или вернетесь назад.

Заметив, что на лицо спутницы упала тень озабоченности, Дарган вытащил из–под стола брошенную под ноги дорожную сумку, развязал тесемки:

— Я уже говорил, что у нас к вам дело, — изучающе взглянул он на мужчину.

— Весьма любопытно, — встрепенулся тот, разворачиваясь к нему. — Какое–же?

Дарган осовободил ларец от мешковины, поставил его на середину столешницы, заметил, как округлились глаза у собеседника, в уголках век начали собираться слезы:

— Дарьюшка, посмотри, — после долгого молчания позвал он. — Господь оказался милостив и к нам, он решил нас простить за наши прегрешения.

За спиной мужчины раздался придушенный возглас, хозяйка застыла с прижатыми к груди ладонями, она словно увидела сон наяву. В горнице повисла тишина, нарушаемая лишь пением птиц за окнами, никто из присутствующих не решался первым прикоснуться к шкатулке. Дарган потому, что миссию свою посчитал выполеннной, хозяева же опасались увидеть внутри ее, одном из символов былого величия, только воздух.

— Открой, — с придыханием попросила женщина своего супруга.

Тот неловко торкнулся к ларцу, пробежался пальцами по окованной медными углами крышке. Потом вдруг встал, прошел к старинному шкафу с посудой, вытащил из китайской фарфоровой кружки небольшой ключик.

— Замочек поломал я, когда наткнулся на шкатулку, — упредил мужчину Дарган. — Надо же было посмотреть на ее начинку.

— Без сомнений, иначе вы бы нас не нашли, — согласился тот. — Там должна лежать грамотка с печатями.

— Я оставил все как есть.

Дарган не поспешил с признаниями, что монеты с иностранными буквами он выбрал и девушка успешно их продала, ведь среди других сокровищ они смотрелись чужеродными. Меж тем, хозяин поковырялся ключом в замочке и только потом открыл крышку. Оба припали к содержимому шкатулки, выкладывая на столешницу изделие за изделием. Когда последняя из вещей заняла свое место, мужчина вытер вспотевший лоб, слепым взором уставился на Даргана:

— Это фамильные сокровища князей Скаргиных, ведущих род свой от столбового боярина Скарги. Вот грамота, которая подтверждает сказанное мною, их прямым потомком, — он поднял со дна ларца древнюю бумагу, развернул ее перед собой. — Все драгоценности до единой в целости и сохранности. Сударь, вы имеете право требовать от меня что угодно, я навеки ваш раб.

— Ничего нам не надо, — расслабленно улыбнулся Дарган. — Дай Бог, чтобы Россия всегда была великой, непобедимой и богатой.

Вновь обретший сокровища и почву под ногами, собеседник с нескрываемым уважением посмотрел на сидящего перед ним простого солдата, склонил голову на грудь:

— Пусть ваши слова дойдут до Господа, низко кланяюсь вам в ноги.

Когда первое волнение улеглось, за столом вновь возник возбужденный разговор, вернее, не переставая говорил хозяин небольшого домика в глухом городском тупике. Он перетряхивал цепи, перемеривал кольца с перстнями, поясняя, кому принадлежало то или иное украшение. Как только дошел до ожерелья из крупного жемчуга, его супруга не выдержала, надела сокровище на себя:

— Вы знаете, кто носил это ожерелье? — с пафосом провозгласила она. — Оно принадлежало жене великого князя всея Руси Ивана Третьего, константинопольской гречанке Софье Палеолог. Когда Новгород был присоединен к Руси, Софья самолично одарила им прапрабабушку моего супруга за ее красоту и дипломатию.

— Именно так, — подтвердил хозяин. — Посмотрите, между средиземноморскими жемчужинами нанизаны камни — африканские рубины, сапфиры, аметисты, а посередине украшения место занимает алмаз из короны последнего из Палеологов — царя Константина, дяди Софьи. Много раз его хотели огранить в бриллиант, но никто из Скаргиных так и не решился этого сделать. Алмаза хватило бы одного, чтобы выкупить утраченный мною родовой особняк.

— А этот женский перстень принадлежал безродной саамке — жене Петра Великого Екатерине Первой, она подарила его придворной фрейлине Скаргиной уже после смерти мужа, — жена хозяина примерила на средний палец левой руки красивый перстень с крупным изумрудом, с упреком добавила. — Высмотрел наш Петр в саамских ярангах себе невесту, да еще в русские царицы произвел.